Нильс Хаген - Охота на викинга [роман]
Эта Рита… Э-та Ри-та… Э т а Р и т а… Эт арита… Арита…
АРИТА!
Кедры, шум, слова, голоса, глаза-щупальца — все летит кувырком, в какие-то темные бездны. Меня подбрасывает, как будто внутри распрямляется пружина.
Где я?! Ах да, это дом Олега, дяди Ариты. А где сама Арита?
Чер-рт, как болит голова. Все тело словно набито ватой, ноги подгибаются, будто у детской игрушки. Баня, водка, парок, кедры. ..Я в комнате на втором этаже, отдыхаю…
К черту такой отдых!
Встаю с дивана, шатаясь, иду к окну, за которым сгущаются сумерки. Ощущения такие же, как после первой крепкой выпивки в подростковом возрасте, — мне очень плохо.
Очень. Похоже на отравление. Проклятая баня, проклятый «фирменный парок».
За окном — поле, далекий лес, бегущие огоньки. Там дорога, она ведет в город. Арита в городе. Она больна. Я должен ее увидеть.
Да, должен. Должен!
Ох, что же с моей головой? Неужели действительно от бани? Я перегрелся, как на пляже. Да еще Иннокентий Геннадиевич с его рокочущим голосом и плавными жестами…
Воздух, мне нужен воздух!
Чистый, холодный, прочищающий мозги и бодрящий тело. С треском распахиваю створку стеклопакета, вдыхаю полной грудью. За окном холодно, градусов двадцать, не меньше. Я одет в джинсы и свитер, и меня мгновенно пробирает до костей. Но это хорошо, это просто прекрасно! Мороз выстуживает всю банную дрему, всю теплую, липкую дрянь, что натащили в меня черные глаза-щупальца…
Неожиданно где-то в темном вечернем небе возникает странный звук. Звук неприятный и подозрительно знакомый. Я не вижу его источник, он находится где-то в стороне, за домом. Какой-то писк, а точнее, тоскливый свист, сменяющийся тут же истошным воем.
Где-то я это уже слышал. Где-то.
И вдруг, несмотря на холод, мне становится жарко, будто бы я окунулся в чан с кипятком.
Я узнаю этот звук, я вспоминаю, где его слышал!
«Эксклюзив, авторская работа». «Поющий дракон». Один мы с Аритой запустили во дворе ее дома еще тогда, до моего отъезда в Данию. А второй остался… остался у нее!
Не нужно быть профессором Оксфордского университета, чтобы понять, кто и зачем запустил «Поющего дракона».
Арита вовсе не в городе.
Она вовсе не больна!
В голове словно бы что-то щелкает — и вроде бы случайные моменты с SMS, якобы невключенной сигнализацией и болезнью Ариты вдруг складываются в логичную цепь поступков.
Она хотела меня предупредить!
И вот сейчас Арита подает мне сигнал, знак, что с нею все в порядке.
А со мной?
Я лихорадочно перебираю в голове события последних дней. Они, как частички пазла, кружащиеся в лотерейном барабане. Странная бабушка, излишне радушный Костя, косые взгляды Олега, обрывки фраз, бесконечная, выматывающая пьянка… И Иннокентий Геннадиевич с его манерами то ли колдуна, то ли экстрасенса-гипнотизера.
«Нильс, вы просто ненадолго, на месяц, переведете необходимую сумму на счет, который вам укажут, — и вам станет легче».
Легче! Вот оно в чем дело…
Черт! Я — вор! Хотя нет, не может быть. Я же не мог, никак не мог, даже если захотел бы, ведь компьютер в Москве… а ключ, ключ здесь со мной… а без ключа и компьютера ничего не сделаешь, ничего не переведешь. Хвала всем скандинавским богам, перестраховке и Европейской конвенции — перевод могу сделать только я и только в Москве.
Чья-то тяжелая рука ложится на плечо. Я резко оборачиваюсь, едва не выпав из окна.
Передо мной стоит дедушка Гуннар. Он смотрит на меня, по обыкновению чуть прищурившись — морщинки лучиками разбегаются от глаз, — и темные губы его кривятся в такой знакомой усмешке.
— Здравствуй, Нильс.
— 3-здрав… — я давлюсь этим словом, упираюсь лопатками в оконную раму.
Дедушка поворачивается, проходит к креслу, садится, кладет ногу на ногу.
— Как жизнь, мой мальчик? — спрашивает он, покачивая рыбацким сапогом. Он всегда любил эти тяжелые сапоги и говорил про них: «Они позволяют мне твердо стоять и на земле, и на палубе».
— Хорошо. Я в порядке, — отвечаю почти шепотом, горло сдавливает спазм.
Дедушка Гуннар умер двенадцать лет назад. Его похоронили на старом кладбище «Ассистентс», неподалеку от могилы Кьеркегора, и поставили сверху большой гранитный камень с короткой эпитафией: «Ты в море родился и в море умер».
Это было правдой: дедушка Гуннар родился на пароходе, шедшем из Мальмё в Копенгаген. Эресуннский мост тогда еще не построили, и из Швеции, где у нас жили родственники, в Данию нужно было плыть через пролив Эресунн. Моя прабабушка Сведала как раз возвращалась из гостей, когда у нее неожиданно, на две недели раньше срока, начались схватки.
Умер дедушка по странной прихоти фортуны почти на том же месте, где родился. Это случилось в лодке, когда он отправился вместе с моим отцом и своим старым приятелем Альбрехтом Огерупом ловить сельдь все в том же проливе Эресунн.
Дедушка поднимал садок с сельдями, когда его сердце остановилось.
И вот теперь он пришел за мной.
— Ты пришел за мной? — спрашиваю вслух.
Он смеется, показывая желтые прокуренные зубы, отрицательно качает головой.
— Нет, мой мальчик, тебе еще рано переселяться в долину вечной скорби. Я всего лишь пришел, чтобы сказать: настоящий мужчина — это тот, кто может двигаться против течения. А по течению плавает только дерьмо.
Он хрипло хехекает.
— То есть…
— Ты понял, — дедушка перестает смеяться. — Ты понял, и поэтому будь мужчиной, не позорь род Хагенов.
— Дедушка… — вопреки его словам, я искренне не понимаю, что он от меня хочет. — Я люблю девушку, я хочу жить с нею, хочу, чтобы она
родила мне детей и продолжила наш род. В чем же позор?
Старик суровеет, в его прозрачных глазах вспыхивают недобрые огоньки.
— Тебя используют, — жестко бросает он. — Ты — дичь, жертва. Агнец на заклании. Для мужчины из рода Хагенов это — позор.
Мотаю головой — этого не может быть! Арита не могла…
— Дедушка, ты ошибаешься…
Несколько секунд тупо таращусь на пустое кресло.
Дедушки Гуннара нет. Он умер двенадцать лет назад и похоронен на копенгагенском кладбище «Ассистентс», неподалеку от могилы Кьеркегора.
…Я смотрю вниз, на желтый квадрат света от окна, лежащий на сизых сугробах.
Второй этаж, совсем невысоко. Правда, у меня на ногах войлочные тапочки, но — плевать.
Арита в безопасности, это главное.
Пришло время спасать род Хагенов от позора…
Я бегу по заснеженному полю, высоко и нелепо задирая ноги, чтобы не завязнуть. Очень холодно, пар вырывается изо рта и повисает в воздухе. Наверное, если обернуться, я увижу позади себя крохотные облачка. Но я не буду оборачиваться, чтобы не испугаться, если вдруг фальшивые родственники Ариты наладили за мной погоню. Я очень боюсь еще раз увидеть черные глаза-щупальца Иннокентия Геннадиевича.
Снег искрится, колет глаза миллиардами крохотных голубых иголочек. В небе качается русская Луна, похожая на смешливую студентку. У нас в Дании Луна другая…
Я запеваю песню про Филлимана, песню дедушки Гуннара:
Филлеман шел к рекеК самой красивой липеТам хотел он поиграть на золотой арфеПотому что руны обещали ему удачуФиллеман обходил течение рекиМастерски мог он на золотой арфе игратьОн играл на ней нежно, он играл на ней хитроИ птица была тиха на зеленом дереве…
5
Консьержка меня не узнает. Эта женщина сидит в подъезде дома, где я снимаю квартиру, и днем и ночью. Иногда мне кажется, что она — муляж, манекен, чучело самки хомо сапиенс, настолько одинакова ее поза и выражение лица.
Я даже не знаю, как ее зовут!
А тут вдруг, впервые за все время, она покинула свою каморку за стеклом и железной решеткой, открыла дверь и вышла на лестницу, чтобы преградить мне дорогу.
Тяжелый взгляд едва не пригибает меня к полу.
— К кому?! — грозно интересуется консьержка.
— К себе, — я с трудом улыбаюсь обметанными губами. — Я живу в…
— Хоссподя, — сощурившись, вглядывается в меня женщина. — А еще иностранец. Проходи!
И, ворча что-то про алкашей, от которых житья не стало, она удаляется в каморку.
Путь свободен! Я, пошатываясь, бреду к лифту. Осталось совсем чуть-чуть, и я окажусь у себя дома, приму лекарство, возьму документы, деньги и вызову такси.
Мой побег от родственников Ариты оказался удачным. За полем и чахлой рощей и впрямь обнаружилась дорога, на которой меня подобрал огромный грузовик, ехавший из Новосибирска в Омск. Он довез меня до станции Чулым, где у водителя, сурового парня по имени Антон, брат служил начальником линейного отдела транспортной полиции.
